Алыми гроздьями горькой рябины −
жаркий огонь на заплаканном небе.
Вспыхнул закат, освещая чужбины
снежные долы и гор дальний гребень.
Мечутся в крике бездумные птицы,
мечутся тени на снежном покрове.
Мечется сердце − безумья боится,
чувствуя ток разогнавшейся крови.
Ветер доносит лай бешеной своры,
ветру не страшно, навеки − свидетель.
С ветки взмывает ввысь спутник мой ворон,
чтобы закат мой оттуда приветить.
Ветер холодный. Неистовство зверя
гибнет в душе, покоренное страхом.
Плата за то, что луне был неверен:
меня не увидит тюремная плаха.
Вкус крови моей не почуют кинжалы,
не яду по венам моим растекаться,
не стрелам пронзать мое тело. Им мало.
И гона кольцо продолжает смыкаться.
Оскалены пасти, взрывают снег лапы,
в глазах − ожиданье кровавой подачки.
И, словно бы лошади загнанной храпа,
доносится эхо отчаянной скачки.
Я чуть улыбаюсь; клинок не утерян.
Скользит в мою руку, теплом обжигая.
Пускай я в возможность исхода не верю,
надеюсь забрать с собой часть этой стаи.
Смеюсь, и пусть смех мой уносит прочь ветер,
пусть вороны вто́рят ему сиплым эхом.
Горсть снега швыряю в багряные сети,
наотмашь бью в горло, и страх не помеха...
Назад отшатнуться: кровь − жидкое пламя −
течет по рукам. Проклинаю удачу.
Теряю клинок. Поменялись ролями.
Я снова добыча, я ужас вновь прячу.
На алом снегу вдруг растекшийся кровью,
закат блещет золотом дальнего света.
И ворон вернется к родному гнездовью,
и гончие − к дьяволу, кровью согреты.
Смотрю в пустоту взглядом загнанной твари. Бросок.
А к небу взвивается серой души мотылек.

Засыпай, пусть в окно твое светит луна,
что подвешена нитью, сплетенной из звезд.
Засыпай, хоть трава уж росою полна,
птицы в небо взмывают из сумрачных гнезд,
и рассвет приближается, тянет струну,
разбивая ночей летних тишь, полумрак.
Засыпай. Я, быть может, с тобою усну,
наплевав на вой старых дворняг.

Засыпай, пусть не плачут глаза цвета трав,
тех, что пахнут росой и внимают ветрам.
Засыпай, не тревожит пусть гомон застав,
а лишь птицы напев свой подарят цветам.
Засыпай; для чего тебе подлость страстей?
Для чего звон подков по камням мостовых?
Для чего тебе горечь нежданных вестей,
для чего крик чужих часовых?

Засыпай. Я уйду, притворив тихо дверь,
и в ручей опущу камень ярче всех слез.
Пусть волною развеет страх новых потерь
и ничто не коснется твоих светлых грез.
Засыпай. Я вернусь. Или, может, во сне
я тебя навещу через горечь и страх.
Засыпай. Ты однажды забудешь, а мне −
кровь да песня на чьих-то устах.

Бегство времени ты задержи −
от дороги устала безумно.
Я вдыхаю душой миражи,
вижу зной ослепительно шумный.
Я касаюсь рукою дождя,
умываю лицо первым снегом.
На дорожную ленту взойдя,
ухожу вдаль от времени бега.
Я боюсь стука старых часов,
скрипа стрелок в заржавленном сердце.
На огне у чужих очагов
пусть сгорают мои иноверцы.
Пусть горят, обращаются в прах
те, кто душу мою обагрили
алой кровью в пугающих снах;
те, кто в смерти меня обвинили.

Фэндом: Камша Вера «Отблески Этерны»

Сердце зашлось в своей бешеной скачке,
В звоне подков отозвался металл.
Дышит с трудом от Закатной горячки
Тот, кто ветрам свою волю шептал.

Алое солнце спускается ниже,
Режет ладони горячий песок,
Конь вороной тебе Родины ближе.
Рвется душа в свой последний бросок.

Утро уж робко стоит у порога...
Сколько минуло дней, месяцев, лет?
Сколько веков твоя вилась дорога,
Чей и куда уводил тебя след?

Гитара зовет, но отсутствуют струны,
На шее − следы от соленой воды.
Когда-то сойдутся над зеленью лу́ны,
Тогда все забудут, как были горды.

Тебе еще снится манящее море,
Гранаты, что цветом − как кровь на снегу.
Ты помнишь о стали смертельном узоре,
Не зная, что я вновь тебя берегу.

Бледный шорох палых листьев
Вьется в неба синеве.
Осень быстро водит кистью
В своем новом колдовстве.
Ветер пахнет дымом синим,
Листьев осени костром.
На земле смеется иней.
Сердце выжжено крестом.
На губах − опять улыбка,
Под ногами − хлипкий лед.
Серебристой хитрой рыбкой
Сле́пит радости полет.

Ночь на исходе. Первые лучи
Вспороли полусумрак небосклона.
Как пламя угасающей свечи,
Трепещет сердце от таинственного звона.

А воздух пахнет дымом и теплом.
И тоненькая пленочка рассвета
Разорвана тем солнечным огнем,
Что дарит столько радостного света.

Гоняет ветер стайки облаков,
Облитых легкой розовою краской.
Несет с собою запахи цветов,
Срывая наши ледяные маски.

И солнце манит душу за собой
Туда, в туманные неведомые дали.
И ты идешь; я следом за тобой,
Как в детстве мы с тобой всегда мечтали.

В этом городе шумном царит тишина.
В этом городе тени сплетаются в свет.
В этом городе я буду вмиг прощена:
страшный мир потеряет кровавый мой след.
В этом городе плачет, поет та вода,
что прозрачнее слез умирающих глаз.
В этом городе кровь не прольет никогда
тот клинок, что однажды навеки угас.
В этом городе сердце забьется быстрей,
а душа, улыбнувшись, коснется небес.
В этом городе помнящих нет пустырей
о том мире, в котором не ждут тех чудес.
В этом городе пахнет сплетением трав,
что растут безмятежно на лоне лугов.
В этом городе с шелестом древних дубрав
песнь сплетается вечная старых богов.
В этом городе старом не плачет луна,
позабыв о покое своих мертвецов.
В этом городе светлой надеждой полна
позабывшая волю жестоких творцов.
В этом городе... впрочем, к чему говорить?
Ты почувствуешь сам, лишь ступив на порог,
как коснется тебя ночи звездная нить,
проведет лабиринтом из дальних дорог.
Проведет, улыбнется, споет о воде,
что сточила все камни на длинном пути,
и прошепчет тихонько, накажет беде:
«В этот город тебе не войти».

Небольшой экспромт к последнему стихотворению в качестве описания на Книге фанфиков.

И луна улыбнется, коснется звездой,
посылая свой тихий ответ.
И рассыпется горькой остывшей золой
этот город, которого нет.*