| Ветер_Перемен | Дата: Вторник, 01.05.2012, 20:11 | Сообщение # 61 |
Баронесса Samedy
Группа: Участники Советов
Сообщений: 18549
| Quote (Пятноушко) Фраза паразила просто х0 А ещё понравилось:
Чем поразила?
Время, ChocoKity, Алолистка, спасибо вам большое за комментарии! 
Quote (ChocoKity) Глава... Мне показалось, или тут есть намёк на романтику? х3
Да, есть)
Quote (ChocoKity) Ну, не знаю, моя симпатия на стороне Хнага и отсутствии всякой романтики >3
Не знаю, сможешь ли ты дальше ему симпатизировать.
А романтики будет меньше, там не до того будет)
Глава-сбилась-со-счету-какая.
– Пусти, Дита, пусти, ну! – капризно протянула Элайза и вырвалась из цепких рук служанки. – Я не на бал собираюсь, – добавила она, перетянув волосы лентой у самого затылка, позволив им вольно рассыпаться по спине. – И зачем эту дуру прихватила только, а? – покосилась девушка на расческу в руках няньки.
– Ох, позор-то какой... - пробормотала толстуха. – Негоже вам без кос ходить-то...
Иллоа презрительно фыркнула, вздернув нос.
– Лучше корсаж мне затяни потуже.
Пока Дита возилась с непокорным платьем, девушка с любопытством рассматривала нарушителей ее ночного покоя. Чего это они здесь? Солнце давно подняло свой шар над горизонтом, и парни могли уже уехать, далеко оторвавшись от женщин.
Тот, который покрупнее и посмуглее, разгребал потухший костер, а рыжий, тощий юноша, прислонившись к дереву и вытянув ноги, складывал пучки трав и давешнюю флягу в потертую сумку. Каждую связку незнакомец аккуратно, почти любовно перевязывал заново и отправлял к уже готовым «букетам». Примятые растения распространяли нежный, щекочущий ноздри аромат. Эльзочка поморщилась и звонко чихнула. Отошедшая было Дита по-деревенски всплеснула руками и, поминутно ахая и охая, запричитала:
– Ну вот, простыла-таки, голубушка... А говорила же я: ночи-то холодны, да только кто меня, старую, слушать-то станет? – она кричала, ругалась, но это не помешало ей подойти к своей лошади и запустить руки в притороченную к седлу сумку, разыскивая предусмотрительно взятый плащ.
Отец плохо вышколил прислугу! Служи Дита у Ганта, она себе такого никогда не позволила бы! Приходилось это признать, хоть Элайза не переваривала ни напыщенного женишка, ни его чопорную семейку. Но ведь у них служанка просто не посмела бы вогнать свою госпожу в краску! А тут...
Элайза постаралась напустить на себя царственный, величественный вид, показывая, что так и надо, но все равно смутилась, когда Дита не просто подала плащ, а стала его поправлять и одергивать.
Верзила отложил свою ритмичную работу и настороженно уставился на нее, зрительно изучая ее так жадно, будто Эльза представляла собой изысканное лакомство, и он собрался съесть девушку. Элайза почувствовала себя неодетой и отвернулась, напоровшись взглядом на второго невольного спутника. Тот так же беззастенчиво ее разглядывал, и на лице его играла ничем не прикрытая улыбка. Иллоа демонстративно хмыкнула – да как он смеет насмехаться над ней?!
Хмыкнула и ничего не сказала, лишь расстегнула плащ. Вот Дита, словно нарочно выбрала самый блеклый и невзрачный!
О, Звездное Воинство, какая нянька все-таки паникерша! Просто запах непривычный, вот она и расчихалась, а Дита шум только зазря подняла.
Пока Элайза на все лады распекала про себя излишне заботливую кормилицу, юноши успели все закончить и теперь отряхивались.
– Я вижу, вы вполне пришли в себя, – рыжий нахал взял себя в руки, и лицо его вновь стало непроницаемым. – Так что мы можем наконец отправляться в путь.
– А кто вам сказал, – ишь, вежливый какой! Ничего, Элайза тоже манерничать умеет. – А кто вам сказал, что мы поедем вместе?
– Вы хотите путешествовать безоружной? И даже без сопровождения? Но в наше время это неумно. Тем более, вы сбились с пути.
Элайза не сразу нашлась с ответом. Небрежно брошенные фразы поставили девушку в тупик. Парень говорил верные вещи, и именно это неимоверно злило девушку. Понимание, что достойную отповедь она дать вряд ли сможет, нагоняло на глаза злые слезы, но Иллоа сумела перебороть себя и искривила рот в усмешке:
– А что же вы тогда здесь делаете?
Юноша остроумие Элайзы не оценил, и раздражение Эльзы еще более усугубилось.
– Это так мило с вашей стороны, госпожа, указывать мне на ошибки, – губы его сложились в кроткую улыбку. – Сдается мне, даже если мы сейчас разойдемся, навсегда расстаться нам не получится – как оказалось, мы все направляемся в одну сторону. Эдраг – наша общая цель. А до него далеко – несколько недель пути. Так зачем же разбредаться, если держаться вместе выгоднее?
На плечо легла мягкая, пухлая рука, и Дита прошептала:
– Не упрямьтесь, голубушка. Пока вы спать изволили, мы договорились. – Служанка неумолимо застегнула распахнутый плащ.
Задыхающаяся от возмущения Элайза ослабила завязку – вот назло няне! Бегло смерив парней взглядом, она еще раз убедилась, что верно определила их происхождение. Да она – единственная дворянка в своем окружении, какое право они имели принимать какое-либо решение без ее участия?!
Грудь Элайзы вновь сдавило, и она, видимо, побледнела, потому что незнакомцы и Дита одновременно кинулись к ней. Служанка прижала ее к себе, ухватив воспитанницу за талию, и тем самым не дала Эльзе упасть, руки рыжего юноши сжали запястья Иллоа, а оставшаяся не у дел орясина, тяжело сопя, стала нарезать круги около них и, останавливаясь ненадолго, топтать траву под ногами. Интересно, почему он еще ни разу ничего не сказал? Видать, это про таких говорят: «Сила есть – ума не надо». Еще бы – ручищи-то у него вон какие, как ловко заметал следы ночевки, а сказать-то и не хочет ничего. Или хочет, но не умеет.
– Вы в порядке? – участливо склонил голову подхвативший ее паренек.
– Д-да, только я голодна, – невпопад ответила Элайза, почувствовав, как под ложечкой отвратительно потянуло. – Я со вчерашнего утра даже куска хлеба в рот не брала.
– Неприятно, – кивнул собеседник и выпустил запястье Иллоа так же, как выпустила саму девушку Дита, – но поправимо. Сейчас времени нет, и так потеряно полдня, но неужели мы по дороге ничего не найдем?
Элайза рассеянно кивнула, запоздало вспомнив, что не хотела соглашаться на совместное путешествие. Хотя, если все зависело от нее, Эльза выбрала тот же самый вариант, что предложили ей незнакомцы и Дита. Только тогда она могла гордо вздернуть нос и потом долго рассказывать кому-нибудь, что если не она, то все обязательно было по-другому и – кто-то сомневался? – гораздо хуже. А в таком случае... Хоть притаившуюся гарпию в ветвях ищи, та имела полное право собой гордиться: пакость воистину удалась! А так и обвинить в неудачах никого нельзя. Ну, кроме себя, разумеется.
– Так едем, госпожа?
– Едем, – эхом отозвалась Элайза. – Дита, где карта?
Толстуха всплеснула руками и вновь зарылась в походной сумке.
Рыжий сказал, что уже прошло полдня. Хм, вчера она с Дитой не успела отъехать настолько далеко, чтобы их не могли догнать, а тишина в лесу не нарушалась ничем необычным. Неужели ее бегство оставили без внимания? Или попросту не заметили ее отсутствия?
Элайза хихикнула, представив лица отца и Ганта, когда они, как всегда – беспардонно, вломившись в ее спальню, не обнаружат там никого и ничего, кроме разомлевшего от своей безнаказанности ветра, которому позволили вволю трепать занавески. И сразу погрустнела, ясно увидев заплаканные, растерянные глаза матери и неуверенные позы притихших сестер. Долго им еще предстоит не сметь встречаться взглядом с папашей, ведь он наверняка рассвирепеет и обвинит в побеге Элайзы жену и младших дочерей.
Ах, если доведется Иллоа встретиться когда-нибудь с семьей, сможет ли она посмотреть родителям в глаза? Имела ли она право убегать? Святая Эльза завещала всем детям почитать своих родителей и не перечить их воле. Получается, самостоятельно решив свою судьбу, не захотев связывать жизнь с господином Гантом, Элайза согрешила? Следовало покориться, но...
Девушка вспомнила белесые глаза будущего мужа, плотно – до побеления – сжатые губы, аккуратно подстриженные волосы русого цвета, короткие пальцы с блестящими, бросающимися в глаза перстнями.
Сватался женишок уныло – монотонно повторял заученные фразы, нашептанные его мамашей, это верно, слишком уж женскими были его слова. В ответ на неожиданные вопросы, задаваемые отцом Элайзы, Юэн блеял что-то маловразумительное, то краснел, то бледнел, терялся, переводил разговор на великую его любовь к средней Иллоа.
Вначале Элайза удивлялась, почему обычно раздражительный отец не прогнал петушонка. Потом, когда речи Ганта стали цветистыми до приторности, девушка поняла: Ганты и Иллоа давно договорились, и ни о какой любви ни слова сказано быть не может. Играл Юэн безобразно и бездарно, фальшь выводила девушку из себя, ее чувствовали все присутствующие и, быть может, даже сам Гант, но какое это имеет значение? Два почтеннейших семейства от своих решений так просто не отказываются.
Юэн Гант показался матери милым. Во всяком случае, она доверительно шепнула это Элайзе, когда юноша ушел. Девушка готова была согласиться с мамой – издалека жених не так отталкивал. Но она быстро напомнила себе, что он – ее суженый. В двадцать лет люди не бывают такими правильными... и такими скучными! А что будет потом, когда пока еще юный господин Гант постареет, и у него испортится характер?! Гнить с бескостным червяком до самой старости Элайза не собиралась, и будь это сто, нет, тысячу раз грехом, она не обернется больше ни разу до тех пор, пока не увидит Магдалену.
– Поторопимся! – голос охрип, конечно, крайне своевременно. – Дита, так где карта?
– А нет ее больше... – Будь нянька вольна, она бы уже делась куда-нибудь.
– Как нет? – новость подкосила Элайзу. Даже ругаться не хотелось. В ответ Дита развернулась и достала из сумки скомканный кусок пергамента. Иллоа судорожно выхватила его из рук служанки и расправила. Карта больше ни на что не годилась. Мало того, что ее смяли, вся ее поверхность оказалась щедро вымазана в грязи, а местами злосчастный пергамент порвался. Оставалось только уткнуться в него носом и разрыдаться, но брезгливость и гордость не дали девушке этого сделать.
– Чтобы добраться до ближайшей деревни, карта не нужна, – выскочка откровенно веселился. Ничего, до Эдрага далеко, она успеет сбить с него спесь. – Я покажу дорогу, если понадобится.
Элайза лишь поджала губы и направилась к Бабочке. Застоялась, наверное, бедняжка.
Смуглый молчун поспешно бросился к лошади и отвязал ее. Девушка едва сдержалась, чтобы не хмыкнуть. Все-таки это приятно.
Рыжий подкатил к ней и, случайно или нет, оттеснил толстяка в сторону, ухватив Иллоа за запястье. Состязаются они, что ли?
Элайза отлично умела обращаться с лошадью, но не позволить юноше подсадить ее девушка не смогла, внимание, конечно же, льстило.
Бабочка мотнула головой и сделала несколько шагов. Дита на своей лошади оказалась сбоку, наверняка ей никто и не подумал помочь. Будь Иллоа на месте парней, она бы тоже не служанку даже не посмотрела.
Элайза аккуратно сжала коленями бока лошадки, и та послушно направилась вперед. Как раз туда, куда смотрел рыжий незнакомец. Колючка тревоги и недоверия появилась неожиданно и уколола очень больно. А если этих двоих послал отец? Всех слуг Элайза не знала, некоторые никогда даже не заходили в замок, но отец-то должен быть осведомлен обо всех... О Великое Звездное Воинство! Девушка сжала уздечку. Какой же дурой надо быть, чтобы поверить в то, что может случиться вот так. Чтобы никто из ее спутников не желал ей зла и был честен и бескорыстен, чтобы им вот так оказалось по пути, чтобы упрямой невесте действительно позволили сбежать.
Что же, пускай. Пока она не даст никому понять, что она обо всем догадалась. Если ее попытаются силой вернуть, Элайза сбежит, сумеет, в этом нет сомнений. А чтобы ей удалось убежать, нужно вести себя, как и положено наивной идиотке. Для того, чтобы ей удалось застать врасплох, нужно притвориться...
Бабочка потянулась мордой к лошади рыжего спутника и ступила еще несколько раз, разбросав красные и оранжевые листья, за ночь порядком завалившие поляну. Нет, если Элайза права, и это и есть погоня, то насмешливый парнишка – посланец Гантов. Таких коней Иллоа не держат. Мать любила тонконогих, высоких чистокровок и признавала только их, а отец не желал ссор на этой почве, поэтому в конюшне прочно поселились на вид хрупкие, но на деле выносливые животные. Даже слуги не ездили на приземистых, ведь их не любила графиня.
Темная лошадь наверняка не могла блеснуть блестящей родословной, но держалась так, будто была знатнее всех собравшихся вместе взятых. От хозяина заразилась, не иначе.
Лошади продирались сквозь кусты и сломанные когда-то давно ненастьем ветви. А те, что уцелели на стволах, больно били по лицу, словно у деревьев вдруг отросли плети.
Хоть поскорее выехать на обещанную тропинку – видеть перед собой гордую спину наездника и не менее гордый круп лошади не хотелось отчаянно. Зато потом можно будет вырваться. И сбежать легче будет...
Интересно, а Дита знает? Впрочем, если что, деньги все равно висят у Элайзы на поясе, а без той дребедени, что взяла с собой нянька, можно прекрасно обойтись. Как и без самой служанки.
Бабочка обиженно мотнула головой, когда шип возжелал залезть ей в глаз, и ускорила шаг. Всадник обернулся, и Иллоа показалось, что юноша ухмыльнулся. В глубине души она готова была признать, что могла и ошибиться, но гнев на лицемера в душе заколыхался и потребовал выхода, так что Элайза предпочла оскорбиться.
Увидев, как с Дитой они ошиблись, девушка не нашла не то, что слов, даже мыслей. Тропу ласково назвать тропинкой язык не поворачивался, а сама она бодро вела вперед, и Элайза даже узнавала эти места. Впрочем, дальше сухого поваленного ствола ее в детстве не пускали, но его ветви различить еще было возможным, если обернуться и долго вглядываться. Как же темнота все меняет...
Пока Элайза напряженно разглядывала деревья, Дита и парни не только ступили на дорогу, но и успели отъехать. Нет-нет, так не должно быть!
Девушка в два счета нагнала их и приостановила лошадь вровень с главным из слуг Ганта.
– Госпожа, мы же с вами еще не познакомились, – а улыбка у него милая. Жаль, что он враг. И что теперь промяукать, гарпия его задери?!
– Не отвечай! – у птички все-таки прорезался голос, да еще какой! Вот бы вежливости ему и ума добавить, совсем хорошо будет. – Молчи, пока он не назовет свое имя!
Оказываются, бывают такие люди, которых ярость красит. Крепыш был из их числа: теперь назвать его нелепым толстяком Элайза вряд ли осмелилась.
Рыжий остановил лошадь и внимательно посмотрел на разгневанного спутника. Нет, смуглый смерд явно не играет, такие, как он и Гант, просто не умеют лицемерить.
– Назови имя, – юноша на смешной кобыле почти рычал, он выхватил нож, так быстро, что Элайза не успела уловить его движение, а по лицу его потек пот. – Настоящее.
Рыжий помрачнел, а в его глазах появился стальной, жесткий блеск. Каким бы недовольным, правда, юноша ни был, он смог перебороть себя. Лицо его исказила усмешка, нервная и неискренняя, но усмешка, парень поднял руки, обернув внутреннюю сторону ладони к сопернику, и выдохнул, почти прошипел:
– Меня зовут Алан.
– Врешь! – Темная, в чем-то вымазанная рука взмыла вверх, ржавое железо разрезало воздух, назвавший имя юноша отпрянул, хоть и стоял не близко, а Элайза изо всех сил ударила пятками лошадь, а та послушно бросилась вперед, оставляя позади растерявшуюся Диту и готовых сцепиться слуг.
Вынужденная вцепиться в гриву лошади Элайза, пытаясь удержаться в седле, мысленно поблагодарила верзилу за вольно или невольно оказанную помощь. Может быть, они оба разыграли всю эту комедию, сжалившись над девушкой? Ну и пусть, сейчас она оторвется далеко-далеко от них и забудет. О доме, Гантах и незнакомцах.
Я знаю, что ты знаешь,
Что я знаю, что ты знаешь.
И ты скрываешь то, что я скрываю,
Что ты скрываешь.
© Флёр, «Улыбки сфинксов».
|
|
|
|
|
| Ветер_Перемен | Дата: Вторник, 08.05.2012, 19:20 | Сообщение # 64 |
|
Баронесса Samedy
Группа: Участники Советов
Сообщений: 18549
| Алолистка, жду)
Когтезвезд, спасибо, мне приятно. :)
Очередное продолжение.
Солнце, катившееся по небу, стремительно багровело и увеличивалось, начиная готовить мир к темноте, волны все так же бились о борт, а вой над водой все не стихал. Еще в самом начале пути моряки встревожено щурились, всматриваясь в небосвод, по которому не плыло ни облачка. Не было туч тогда, нет их и сейчас, хотя они, нагнанные ветром, должны были затянуть небо и вылиться. Путешествовать по морю в шторм – неудобно и глупо, опаздывать в Пассену из-за непогоды – тоже, но Хнагу не пришлось метаться, против своей воле беспокоясь: несмотря на всеобщие ожидания, не упало ни капли.
Нельзя сказать, что кто-нибудь этому обрадовался. Скорее наоборот, когда в первый день сухое солнце уступило место сухой луне, один из матросов раздраженно присвистнул и высказал товарищам все, что он думает об установившейся в Соважетте погоде. Краем уха выхвативший из тирады пару слов Кьюэл поморщился – моряк и есть моряк. Но не согласиться с мыслью мужика было нельзя, в этом году и вправду творилось что-то странное. Как рассказывала Дора: еще и небывалое.
Хнаг не смог сказать, что случилось с водой, не нашел слов. Дора же произнесла: вода взбесилась. Иначе не назовешь. Зимой стояла осенняя погода, вода не желала замерзать, дождь не обращался в снег, а листья так и облетели зелеными. Весной заливало, будто кому-то наверху мало показалось непрекращающихся зимних гроз. А потом все стихло, причем резко, просто однажды, вечером уснув глядя на серое пухлое полотнище, утром проснулись под совсем чистым небосклоном. Чистым, ярким, блестящим до боли в глазах.
И все. Пришлось забыть о приятной вечерней прохладе: за лето драгоценная влага срывалась с неба от силы пару раз, но это не приносило облегчения. В деревнях урожай спасали, как могли, но даже несмотря на то, что кое-что удалось сохранить, год выйдет голодным.
С наступлением осени прохладней стало. Больше воды – нет, и листья пожелтели и облетели раньше обычного.
В лицо ударила струя воздуха, всхлипнула волна, встретившись с бортом корабля, во рту остался солоноватый привкус, будто ветер-путешественник, гуляя по Соважетте, чудом донес до реки морские капли.
Сквозь вой дурного ветра ясно различился протяжный, заунывный птичий клич, сменился отчаянным, полным боли криком, тут же отнесенным в сторону, заглушившимся. Хнаг стремительно обернулся и вгляделся в высокое, глубокое небо. Две тощие, бурые птицы, поднявшись над речной водой, с остервенением колошматили друг друга так, что разлетались окровавленные перья. Одна взмахивала крыльями гораздо чаще другой, заваливалась на бок, а та другая летала вокруг едва держащейся на лету соперницы, улучала момент и стремительно пикировала, заставляя противницу еще громче вскрикивать, еще неистовей трепетать, работать крыльями, пытаясь уже не дать достойный ответ, а уйти от очередного удара.
Сильная птица еще раз – последний – накинулась на слабую, впилась в ее тело когтями и тут же выпустила, забила крыльями и взмыла вверх, оставив побежденную умирать. Звери вообще очень редко добивают поверженных противников, даря им шанс выжить. Даже если те смертельно ранены, враг развернется и уйдет. Как мило. И как благородно. Почему говорят, что люди – не животные? Звери не добивают, как и люди, только первые обычно бьют когтями, а вторые – словами, если время мирное.
Сзади раздался выстрел, и раненая птица дернулась, сложила крылья, сдалась, рухнула вниз, туда – к ставшим гостеприимными волнам. Победительнице от возмездия уйти не удалось. Еще один хлопок, и она, не успев взлететь так высоко, чтобы пуля ее не достала, отправилась вслед за уже мертвой соперницей. Только вот упала в воду, в отличие от сестры по несчастью, живой.
Кто-то самодовольно хохотнул, и Хнаг вновь повернул голову на звук. Над поднятым вверх курком вился сизый дымок. Стрелявший юнга небрежно дунул на него, и дымок смело. Юнец сунул ставший ненужным пистолет в кобуру и повернулся к сгрудившимся вместе товарищам:
– Ни единого лишнего выстрела! Питер, ты проиграл. – Он подбоченился. Питер недовольно пробурчал что-то под нос, полез куда-то к себе – за спинами собравшихся Хнаг не увидел, куда именно, достал оттуда два медяка и небрежно швырнул стрелку. Тот играючи поймал и удовлетворенно сунул монетки себе за пазуху.
– Хватит болтать, бездельники, – прорычал взявшийся из ниоткуда боцман. – Причаливаем скоро.
Хохотушки, проводившие все время на палубе – возле бравых моряков, конечно же, заслышав это, всплеснули руками и, совсем одинаково подобрав юбки, шумно отправились в каюту, поминутно с надеждой оглядываясь на благополучно игнорирующих их все путешествие матросов. Высокая брюнеточка, так и не поймав хоть одного взгляда хоть одного юноши или мужчины, обиженно надула губки, и Кьюэл не удержался и припечатал одними губами: «Вот дура».
Матросы забегали по палубе, и Хнаг, поправив плащ, спокойно и ровно последовал примеру кокеток. Чтобы не мешаться. И не чувствовать свою праздность.
Корабль по-прежнему двигался вперед, рассек волны, поглотившие трупики птиц, стал менять курс, двигаясь правее – к порту.
Хнаг прикрыл дверь в каюту. Самое большее – через двадцать минут он сойдет, наконец, на берег и почувствует под ногами твердую землю, у которой перед водой есть большое преимущество – она не качается и не подводит в самый неподходящий момент. И о такой неприятно вещи, как о качке, можно будет на несколько месяцев забыть. Потом придется, конечно, возвращаться в Альзак, но своеобразная угроза казалась настолько призрачной, что думалось, будто этого не будет.
Сунуть на место книгу по землеописанию Соважетты, расправить все же смявшуюся за несколько дней постель – дело нескольких минут, и можно прижаться к стене, слушая, как наверху о чем-то громко переговариваются матросы, приказывает капитан, обсуждают что-то в соседней каюте две сестрички, шикает на них поминутно тетка, и ждать, ждать, ждать...
3
Пристань кричала, мяукала, гавкала, переругивалась, смеялась – в общем, жила, несмотря на поздний час. Возились у сваленных возле покосившегося домишки ящиков голуби и птицы покрупнее, дыбили друг на друга загривки несколько тощих, плешивых псов, громко завывала торговка, предлагая прохожим купить ее простенький товар, мальчишки, нанятые хозяевами многочисленных таверн, громко расхваливали заведения, стараясь переплюнуть соседей и выдумать что-нибудь пооригинальнее, чтобы привлечь посетителей. За хорошую рекламу можно было рассчитывать на небрежно брошенную монетку или скупую похвалу от хозяина и, быть может, даже не получить за какую-то мелкую провинность на орехи. Воистину – центром маленького Лансерина был, есть и, скорее всего, будет этот небольшой, под стать городу, порт. Отсюда растекался по окрестностям прибывший на кораблях товар, сюда же стремились те, кто любил море. Здесь многим поворачивала свой лик удача, и везунчики попадали на корабли. Как сложится судьба исполнивших несколько странную, как казалось Кьюэлу, мечту, дальше зависело от них самих. Быть может, они окажутся вышвырнутыми в следующем же порту, если окажутся бесполезными, или продвинутся дальше и достигнут немыслимых высот, если заслужат внимания...
Едва сошедший с борта Хнаг высматривал в толпе знакомого извозчика, который из года в год отвозил юношу в Пассену. Кьюэл усмехнулся, вспомнив, как впервые отправившись в пансион без сопровождения, потерялся. В тот день казалось, что ничего хуже быть не может... Потому что тогда никто и в страшном сне не увидел бы, что Грегори и Гару придется засыпать землей.
А вот и он. За столько лет Хнаг ни разу не удосужился узнать имя сопровождающего, а теперь уже поздно. Да и зачем, если они и заговорили-то за все встречи раз пять? А уж Хнага возница знает и без всяких расшаркиваний – в Пассене наверняка еще пять лет назад рассказали о порученном старику юноше все то, что могло пригодиться. Не имели права не рассказать.
– Рано вы, – широко улыбнулся дедок. – Ждали к завтра.
Хнаг рассеянно кивнул. Путешествие и впрямь заняло слишком мало времени. Ветер дул с каждым днем сильнее, подгонял корабль, а грозы не было, и сопротивления со стороны реки тоже не было, вот и неожиданно удалось выгадать лишнюю половину суток.
– Не поедем сегодня, – мотнул патлами, продолжая, старикашка и, увидев, как сощурился Кьюэл, поспешно добавил: – Засветло не успеем уже, а по темноте я лошадей гнать не станусь. Благодать-то, что дождей нет, а то размыло б все...
– Будто тут есть, чему размокать, – против воли насмешливо фыркнул Хнаг и буркнул, чтоб поддержать случайно завязавшийся разговор: – Камни одни, а не дорога.
– Э, видно сразу, что вы не здешний, – щербатая улыбка проводника стала еще добродушнее. – И часа через пару после ливня и не езжали ни разу.
Хнаг промолчал – спорить со старожилом себе дороже, а выходить из спора не победителем, но дураком он не любил. Возница, казалось, совсем не заметил того, что юноша ушел от разговора, и вернул ход беседы в прежнее, более мирное русло:
– А вот если завтра на рассвете отправимся, то как раз вечером и поспеем-то...
– Как яблочки? – непонятно зачем огрызнулся Хнаг; все-таки недосып с голодом сказались и совсем некстати. – А что, удобно – приехал, а тебя сразу свинье в рот. Поспели же.
– Можно и как яблочки... – неуверенно пожал плечами старик. Обиделся. Ничего, Хнагу с ним на брудершафт пить вряд ли придется, воевать вместе тоже, так что обиду переживут оба.
4
На площади было множество таверн – они пестрели, рябили, мозолили глаза, но из всех раскрашенных дверей и витиеватых, а иногда и не очень, названий старик выбрал именно «Золотого льва», чья, с позволения сказать, эмблема походила на льва так же, как походила дамская, комнатная малявка на здорового волкодава. Едва Хнаг зашел, глаза заслезились от едкого табачного дыма и неприятного запаха плохого вина. Неужели никакого заведения приличнее не нашлось?
На первый взгляд казалось, что все столы заняты пьянчугами, среди которых Кьюэл различил проигравшего спор Питера и юнгу, в который – далеко не первый и наверняка далеко не последний – раз доказавший, что он лучший стрелок на корабле. Однако, присмотревшись, юноша вскоре заметил небольшой, круглый столик, примостившийся в уголочке у самого выхода. Добраться туда оказалось делом непростым – людей набилось, как сельдей в бочке, а места было неожиданно мало для такой оравы.
И как только толстая деваха с подносом в руках умудряется проходить, не толкнув никого, да и не пролив ничего при этом? Опыт, наверное, привычка, а Хнаг, даром, что тощий, пока добывал себе стол, успел протоптаться по всем ногам, встретившимся на пути, тысячу раз извиниться – с некоторыми приходилось расшаркиваться по нескольку раз, несколько тысяч раз сжать зубы и пообещать себе когда-нибудь, при более располагающих к этому обстоятельствах, вызвать их всех на дуэль. А старику – как с гуся вода. Еще бы, сам такой, как эти моряки, неотесанный...
Девка, которую Кьюэл успел заметить, вразвалочку подошла к ним и, лениво пережевывая что-то во рту, не менее лениво уставилась на возницу. Не на Хнага!
– А комнаты остались, милая, а? – заискивающе улыбнулся старичок.
– Нет, – с ходу, даже не помедлив для приличия, делая вид, что думает, протянула девушк... девка. Хнаг почувствовал, что, если она продолжит говорить в том же тоне, надолго его не хватит, а привлекать к себе внимание в подобном обществе не хотелось. Он потянулся к наружному карману сумки, как можно незаметнее достал из лежащего там кошелька несколько монет – медных и серебряных и протянул их наглой, а может, просто тупой, прислужнице, постаравшись заглянуть ей в глаза. Так, ради интереса – суеверна дуреха или нет.
– А так? Так комнаты будут? – суеверность выяснить не удалось, зато Хнаг понял, что девка не только тупа, но и алчна, потому что, не глянув юноше в глаза, набросилась на монетки хищным коршуном и, несколько раз пересчитав их, расплылась в улыбке, пообещала, что постарается найти, и спросила, на удивление грамотно и вежливо:
– Кушать что-нибудь будете?
Возница закивал головой, назвал какое-то блюдо. Точно, завсегдатай.
– Мясо, вино, да побыстрее, – прошипел Хнаг, беспокойно оглядывая зашумевший зал. Убраться бы отсюда... Девушка кивнула и скрылась в зале.
Питер опять проигрался и теперь, покраснев так, что вот-вот задымится, что-то ожесточенно доказывал какому-то исполину. Тот скрестил руки на груди и бессовестнейшим образом хохотал кипятившемуся юноше в лицо, не желая ничего слушать. Хнаг тоже не желал бы на его месте. А еще Хнаг не желал находиться здесь. И гарпия же ему нашептала не спорить со старикашкой. Доверился, вот и получил. А вообще странно, что за столько лет он не додумался осмотреть таверны и прочие заведения. Вроде в Лансерине не первый год бывает.
Первый и последний до сегодняшнего дня раз в подобном местечке Хнаг был с Грегори. Тот сопровождал братца-младшекурсника в Пассену. Грегори и его друзья ели, шумели, играли в карты, даже пили. А еще лапали девку. Толстую такую. Уж не эту ли? В какой именно таверне буянили старшие, Хнаг не помнил. Помнил, как они едва не опоздали в Пассену, как он долго обижался на Грегори из-за этого. Помнил, как, узнав, кто эти друзья, долго желал им сдохнуть в какой-нибудь канаве. Помнил, как «дожелался». А с чего все для него началось – нет. И шум – проклятый шум, он напоминал о том дне, точнее, вечере.
От воспоминаний отвлек стук тарелки о стол. Так же небрежно девка швырнула столовые приборы, а с вином обошлась осторожнее.
Просил быстрее – и получил быстрее. Мясо оказалось недожаренным, то вязло на зубах, то из него невозможно было вытащить вилку, а вино было таким кислым, что допивать его не заставил бы Хнага никто, как бы ни хотелось согреться. Старика, казалось, ничего не смутило, непривередливый, а может, он был своим и, счастливо пользуясь блатом, ел вполне приемлемую пищу.
Хнаг устало откинулся и прикрыл глаза. Насчет комнат девушка ответа так и не дала, а оказаться вышвырнутыми на улицу и поэтому ночевать в повозке вместе с возницей... Увольте. И терять деньги было бы обидно.
– А давай у него спросим! – заорал кто-то над самым ухом, и юноша испуганно поднял голову, тут же взяв себя в руки.
– Вот скажи, – Питера с юнгой порядочно шатало, громадина держался лучше, но и от него несло своеобразным запашком. Припрягли они в свой спор какого-то левого пьянчужку, и теперь именно он заплетающимся языком пытался втолковать что-то Кьюэлю. – В-в-вот скаж-ж-жи... Дрр-р-руг!
Хнаг хотел окрыситься, отметив, что называться другом такой швали чести мало, но решил, что пока матросы настроены мирно, не провоцировать ссоры.
– Вот скажи, др-р-руг! – повторил пьяный мужичонка предложение. – Ты ж-же др-р-рруг?
– Ну допустим, – как можно небрежнее бросил Хнаг, поглядев на возницу. Тот, казалось, ничего не замечал.
– А др-р-руги по чести покладать только можат или как? – округлил глаза пьяница. Хнаг последовал его примеру и поступил с глазами так же.
– Что, простите?
– А вот не прощ-щ-щ-щу!
– Да гордый он, – махнул рукой юнга. – Все по кор-р-аблю... По коррраблю, значит, ходил, и тырр-р-рлися... Работать... таво... мешал...
Верзила, до сих пор стоявший смирно, ударил кулаком по стене, Питер протиснулся между юнгой и доброжелателем, на шум стали поворачиваться другие посетители. Глаза их всех недобро светились.
Сердце Хнага пропустило один удар. Если ему повезет, он извинится перед стариком за яблочки.
А тем временем посетители сгрудились вокруг привлекших таки к себе внимание путников, и Кьюэл нащупал под плащом благоразумно взятый нож. Шпагу тащить с собой он не стал, глупо ведь угрожать тем, чем пользовать нельзя, а нож, если он не понадобится, и спрятать легко...
И все же, так не должно быть. Это все сдуревший ветер и обезумевшая вода...
5
Элайза слышала за спиной топот копыт, мольбы Диты вернуться, угрожающие выкрики Алана и второго юноши. Что они кричали, как увещевали, чем стращали, девушка уже не разбирала. Бабочка не подвела, она послушно бежала вперед и даже не обращала внимания на болтающуюся у самой морды уздечку, которую Иллоа выпустила и не смогла поймать.
Дорога была широкой и в меру ухоженной, сразу видно, что ею пользуются, но, к сожалению, Элайзе не доведется. Если она продолжит тупо гнать лошадь вперед, ее точно настигнут. Девушка, завидев между деревьями довольно большой просвет, направила Бабочку туда. Умница лошадка, так и надо, не устраивать балаган, а спокойно слушать хозяйку.
Тропа вела прямо на север, но Элайза свернула с пути на запад, и теперь в глаза било солнце, потихоньку склонявшееся к горизонту. Девушка опустила голову, поморгала немного, чтобы глаза успокоились, и подняла голову, стараясь смотреть прямо и не поднимать взор наверх.
Пройдя вглубь леса еще немного, Элайза решила, что теперь можно продвигаться и на север, параллельно дороге. Присмотревшись внимательней, она решила, что верхом будет очень трудно продраться сквозь кусты и плотно стоящие деревья, поэтому Иллоа спешилась. Девушка прислушалась. Кругом тишина, только зверьки трещат и шуршат в траве, но они маленькие, они ничего... Элайза тронула сбрую, потянула Бабочку за собой, но до сих пор скромная и послушная лошадка заупрямилась. Она не ржала, не выделывала лансаду, даже не мотала головой. Просто стояла. Будто вросла копытами в землю, будто окаменела.
– Да что с тобой, тупое ты животное! – закричала Элайза и дернула за поводья еще раз. Бабочка никак на это не отреагировала, и девушка отвесила лошадке пощечину. И тут же похолодела – Бабочка даже не моргнула! Что с ней?! Иллоа почувствовала, как под кожей заструился ледяным потоком страх. Она попробовала дотронуться до животного еще раз, но рука не послушалась. Попыталась отбежать – упала и не смогла подняться. Тело не подчинялось ей. Проклятое сватовство, это все из-за него!
Элайза глубоко вздохнула и пронзительно закричала. Так громко, что даже в горле запершило. В кустах кто-то зашевелился.
Я знаю, что ты знаешь,
Что я знаю, что ты знаешь.
И ты скрываешь то, что я скрываю,
Что ты скрываешь.
© Флёр, «Улыбки сфинксов».
|
|
|
|
|
| Ветер_Перемен | Дата: Воскресенье, 18.11.2012, 17:49 | Сообщение # 65 |
|
Баронесса Samedy
Группа: Участники Советов
Сообщений: 18549
| 1
Ветки трещали – в кустах, верно, топтался кто-то очень большой, если судить по звукам, которые издавали бедные сучки. Элайза попыталась приподнять голову, чтобы хоть краем глаза увидеть силуэт неизвестного существа – врага, друга или просто зверя, но тело онемело. Дышать становилось все тяжелее, будто на грудь положили увесистые, раскаленные камни, так что девушка прекратила губительные движения. С трудом переведя взгляд на Бабочку, Эльза поняла, что лошадь попалась в лапы той же напасти. Сдерживая слезы, она судорожно начала вспоминать истории, рассказанные ей когда-то Дитой, о всякой нечисти, которой, как утверждала нянька, владения Иллоа так и кишели, и поняла, что здесь никогда не происходило подобного... От этого страх плотнее окутал душу. С мелкими, пакостными прозрачными обитателями лесов графства справиться было бы возможно, но это не они обездвижили девушку и лошадь, потому что не обладали достаточной для этого силой. Хруст ломающихся ветвей стал более отчетливым, и вскоре послышался топот шагов. На лицо упала тень – Элайза это поняла, так как солнце перестало бить по глазам даже сквозь плотно сжатые веки; шорох листьев раздался около ее уха, кто-то ходил рядом с ней, а девушка уже не могла ни закричать, ни простонать. Чьи-то пальцы вцепились в запястья, и Эльза мигом очутилась на ногах. Ее словно кипятком облили, настолько болезненным оказалось движение; зато вскоре Элайза почувствовала, что тело вновь ей подчиняется. Ноги задрожали, и она рухнула на колени, спрятала лицо в ладонях и несколько раз чуть слышно всхлипнула.
Подняла голову и осмотрелась Элайза, лишь заслышав ржание Бабочки. Увидев перед собой Алана, она испуганно отвернула, и ее взору предстала еще одна потрясающая воображение картина, изображающая беснующуюся лошадь и пытающегося ее утихомирить смуглого юношу.
– Вставай, – бесстрастно бросил Алан, чуть помедлил и добавил: – Вставайте.
Девушка отрешенно кивнула и протянула руку. Юноша явно не обрадовался, но молча помог Элайзе встать и пройти несколько шагов. Тем временем его спутник справился с Бабочкой – лошадка успокоилась и теперь только раздраженно помахивала хвостом. Видимо, решила девушка, кобыла тоже испытала боль, когда получила возможность двигаться.
Убедившись, что Бабочка не представляет собой никакой опасности – по крайней мере, для нее самой – Элайза направилась к лошади, но неожиданно для себя очутилась в воздухе. Правда, девушка не успела даже завизжать, как оказалась вынуждена прижаться грудью к Алану, крепко стиснувшему ее пониже талии. Элайза, осознав всю непристойность ее положения, покраснела резко, волной, до слез, забарабанила кулаками по его спине и уже собралась было закричать, но Алан уже переместил свои руки, тем самым сделав ситуацию менее двусмысленной, хотя отпускать девушку по-прежнему не собирался. А Элайза уже и не сопротивлялась – ругаться Дита не станет, и то хорошо; слишком она устала, чтобы брыкаться, вырываться, снова убегать. И думать, чем же вся эта история закончится, не хотелось – даже если ее сейчас вернут домой и свадьба с Юэном состоится, Элайза в данную минуту не будет бороться, очень уж больно ей. Девушка прекрасно понимала, что ни Алан, ни тот, второй, ее не обидят, – и еле сдерживалась сейчас, чтобы не уткнуться в плечо юноше.
Слегка повернув голову, она заметила, что смуглый верзила ведет под уздцы Бабочку, и немного успокоилась. Теперь Элайзу тревожило только то, что она никак не могла отыскать Диту, но спрашивать отчего-то не решалась, так велико оказалось ее желание сохранить тишину. Никуда, в конце концов, служанка не денется. Так что девушка окончательно отбросила какие-либо мысли и безразлично наблюдала, как солнце закатывается за горизонт. Быстро день прошел, она даже не успела ничего сообразить...
От состояния бездумного оцепенения Элайза очнулась, когда Алан поставил ее на ноги. Из ниоткуда появилась Дита, запричитала, постелила на землю возле разведенного костра простыню, ту, что Элайза так не желала тащить с собой, и рыжий юноша бережно усадил Эльзу на землю.
Сквозь странную пелену девушка наблюдала, как снуют по поляне, занятые чем-то, Алан и второй юноша, и силилась расслышать хотя бы отдельные слова из их разговора. Но сколько Элайза ни старалась, сумела понять она лишь одно: второго юношу зовут Роем. И, судя по тому, как мирно они беседуют, нелепую и странную ссору оба успели забыть.
А солнце тем временем вспыхнуло алым, окрасив небо кровью. Заметив это, Алан с досадой топнул ногой и вскричал:
– Вот же гарпиевы происки! День впустую потрачен! Остается только здесь ночевать.
– Почему это? – подала голос вполне пришедшая в себя Элайза. – Почему мы не сможем продолжать путь? Зачем тратить до наступления темноты так много времени?
– Не лезь не в свое дело, – грубо ответил Алан. – Если б не твоя придурь, ушли б давно далеко отсюда. Так что сиди и молчи, пока горячих не всыпали – а надо было сразу всыпать, радуйся, что не сообразили вовремя.
Элайза, будто вновь окоченев, замерла, не смея пошевелиться, и несколько мгновений осознавала сказанное. Никогда еще ей не грозили телесным наказанием. Отец, бывало, заносил руку для пощечины, но тут же опускал ее, случалось, но обещать высечь?! Элайза один раз видела, как наказывали провинившегося конюха, и, хоть прошло несколько лет, ее до сих пор передергивало от одного воспоминания об этом зрелище. Так можно обращаться со служанкой, с кухаркой, но не с графиней!
Девушка уже открыла рот, чтобы заявить это наглецу в лицо, но вместо справедливых упреков из горла вырвались жалобные всхлипы, и она, закрыв руками лицо, разрыдалась.
2
Солнце еще не зашло за горизонт, хотя и готовилось, а первые звезды уже появились на небе, чтобы с наступлением темноты начать свой странный танец, вершащий судьбы всех живых существ и в полной мере заметный лишь зоркому и опытному глазу Верховного мага или Сильнейшей. Даже Звездоглав не может похвастаться, что замечает все знаки, что делают звезды в движении, тогда как главы магической братии имеют право заявить это без обиняков и малейшего притворства. Вот только правдиво растолковать послания порой не удается даже им...
Алан вспомнил о том, кто сейчас Сильнейшая, и едва не застонал. Лишь теперь он понял, как дико это будет выглядеть: юный, даже еще не посвященный щенок врывается в покои Сильнейшей и требует отдать ему камень из ожерелья самой Эльзы. При этом доказательств своей честности, кроме короткой записки, которую юноша до сих пор не прочитал, этот наглец предоставить не может. Вероятнее всего – Эра выгонит его, вволю посмеявшись. Или рядом с ней будут находиться маги, обязанные охранять Сильнейшую, и она прикажет им арестовать Алана?
Алан затряс головой: нет, не стоит убеждать себя в том, что дело заранее обречено на провал. Ведь неужели у Эры не осталось капли привязанности к наставнику, благодаря которому она стала Сильнейшей? Уж Дейгер-то знал, что может рассчитывать на помощь своей ученицы!
Или... или не знал?! Ослабленный, изнуренный лихорадкой, не знал, не был уверен, понадеялся на удачу и на волю случая, даже не поинтересовавшись у местных магов, что сейчас творит Сильнейшая и где она вообще... А где сейчас сам волшебник?!
Юноша дернул рукой и едва не вскрикнул от боли – все же заклятие оцепенения отняло у него много сил – с ужасом поняв, что день потерян.
«Лучшее время для дороги у мага – ночь» – на ум пришли слова, которые произнес Дейгер в ту ночь, когда босой взъерошенный мальчишка выбежал за ним из родного дома. Это был первый урок Алана у мага, навсегда запомнившийся.
Но сейчас-то он не мог послушать Дейгера! Алану стыдно за треклятую слабость – ведь наставнику во стократ хуже! К тому же с ним трое спутников – ни один не владеет магическим искусством, да еще девушка больна. Значит, придется задержаться, что может навредить Дейгеру! И Алан уже успел проклясть тот миг, когда он услышал лошадиное ржание и чей-то испуганный вскрик.
– Вот же гарпиевы происки! День впустую потрачен! Остается только здесь ночевать. – Он не сдержался и показал свою досаду, что вездесущая девушка не преминула прокомментировать.
Алан не потрудился обдумать свои слова, и Элайза – по крайней мере так ее называла Дита – несколько мгновений беспомощно хлопала глазами, а потом... расплакалась.
Юноша стоял столбом и ощущал себя полным дураком. Служанка Элайзы всплеснула руками и подбежала к подопечной, приобняв ее. Покачав головой, она погрозила Алану кулаком, а ее сердитый взгляд яснее всяких слов сказал, что Дита еще не забыла, как прошлой ночью маг лечил графиню.
Но Алан мало думал о Дите – плачущая, нет, ревущая, Элайза поглотила все его мысли, и одна из этих мыслей терзала юношу особенно явно. Она что, поверила?!
Юноша стоял, прекрасно понимая, что нужно что-то говорить, как-то утешать, но он боялся, что неправильно подобранными словами еще больше расстроит девушку. А как отличить правильно подобранные слова от неправильно подобранных Алан и подавно не знал – Дейгер учил его не этому, и потому слезы, а особенно женские, делали из в меру грозного мага-воина неуклюжего ребенка.
Алан постоял еще немного и, с облегчением поняв, что Элайза и так успокаивается, развернулся и отошел, чувствуя себя, все же, очень неловко. Надо будет обязательно объяснить ей, что в том, что путники потеряли день, нет ее вины, и слова эти – не более чем следствие его злости.
Юноша подошел проверить – в сотый раз, не меньше, крепко ли привязаны лошади, и ему невольно подумалось – как же хорошо, что кони не могут говорить! А то пришлось бы Алану выслушивать упреки от Бабочки. Да и неизвестно, о чем поведала б ему Сорша...
Он покачал головой, отгоняя глупые мысли, и приказал себе сосредоточиться на Сильнейшей. Но, к сожалению, единственное, что он вспомнил об этой женщине, – рассказы деревенский ведуний о том, как при появлении Сильнейшей животные начинают говорить на человеческом языке. Но насколько правдивы их россказни?
От раздумий его отвлек негромкий голос бесшумно подошедшего Роя, и Алан, вздрогнув, в который раз убедился, что, в первый миг приняв его за жителя села, не ошибся.
– Я там зайцев поймал, – хрипло продолжил Рой, – идем – не станет же графиня их свежевать.
Алан окинул собеседника взглядом, полным благодарности и невольного уважения, – охотиться в незнакомом месте, в полутьме и с одним кинжалом в руке может не каждый.
3
Хнаг с беспокойством окинул взглядом помещение еще раз. Слава святой Эльзе, большая часть людей тут же вернулись к своим незамысловатым занятиям, и лишь самые любопытные продолжали с нескрываемым интересом смотреть на источник шума.
– Гор-р-дый? – переспросил великан и получил несколько горячих кивков от Питера. – Щас собьем...
Кровь прилила к голове Хнага, застлала пеленой глаза, но он все же нашел в себе силы не потерять голову от ярости и гнева и лишь потому успел перехватить кисть, сжатую в кулак, у самого запястья до того, как она встретилась с его лицом. Сжал он крепко, почувствовав, какие у этого исполина тугие мышцы. Силища была соответствующая, и Хнаг не смог более сдерживать противника и отпустил его руку. Тот, бушевавший в ожидании яростного сопротивления, не устоял на ногах и, потеряв равновесие, упал, увлекши за собой стол.
Люди повскакивали со своих мест, шум, царящий в помещении до драки, казался теперь нежнейшей скрипочной мелодией, верзила безуспешно пытался подняться, размахивая руками и что-то невнятно, но сердито крича, старикашка что-то лопотал, а Хнаг стоял и с сильно бьющимся сердцем наблюдал за происходящим. Он должен был испытывать хоть какое-нибудь из положенных в данную минуту чувств – страх, пьяное возбуждение, желание помахать кулаками, но вместо этого хотелось уйти отсюда и глотнуть свежего воздуха.
Наконец, с помощью перепуганного Питера, верзила поднялся и, потирая пострадавшее от пальцев Хнага запястье, ринулся на юношу, да с таким гневом в глазах, будто Кьюэл нанес ему смертельную обиду. Не думая, Хнаг отскочил в сторону, насколько это позволила стена, и зал одобрительно загудел – правда, кого одобряли посетители таверны, Хнаг не особо понял. Пьяница яростно взвыл и хватил кулачищем по стулу, который разлетелся в щепки. Хнаг вздрогнул, представив себя на месте сиденья. Оставалось надеяться, что это просто мебель оказалась такой хлипкой. Исполин повертел головой и заметил его, и юноша с ужасом осознал, что он оказался прижат противником к стене – во всяком случае, ускользнуть он уже не сможет. Отработанным многими поколениями его предков движением Хнаг схватил нож и, дождавшись, когда драчун подойдет достаточно близко, чтобы можно было нанести удар, не опасаясь промахнуться, с силой провел лезвием по щеке, подбородку и собрался ударить еще раз, как взревевший, затрясший головой, от чего полетели брызги крови, мужичина схватил пытающегося отбиться Хнага за плечи. Он явно вознамерился разбить юноше голову, поскольку тряхнул его, и Хнаг, ударившись о стену, почувствовал острую боль; а затем по носу прошелся кулак, и в рот попало несколько солоноватых капель, а на большее Кьюэла не хватило. Он успел расслышать женский визг и, получив удар в живот, сполз на пол.
4
В глаза больно били красные лучи. Сначала Хнаг только сильнее зажмуривался, не желая просыпаться, но со временем свет стал нестерпимо ярким, и юноше волей-неволей пришлось открыть глаза. В обшарпанной комнатенке оказалось совсем темно, и Хнаг решил, что солнечный свет ему привиделся. Он рывком сел на постель и едва не застонал от резко нахлынувшей боли в голове. Обхватив ее руками, Хнаг несколько секунд раскачивался, пытаясь с болью справиться. Когда волна несколько схлынула, он постарался вспомнить, где он находится. Юноша помнил, как оказался в ловушке и не смог защититься, помнил, какой визг подняла та толстая деваха и как она была напугана, помнил, как его самого оттащили от стены, но то, что происходило в дальнейшем, всплывало в памяти с большим трудом. Но, как бы то ни было, ночлег ему все же удалось отыскать, и можно об остальном не задумываться.
Хнаг откинул покрывало и встал. В комнате раздался какой-то шорох, и через пару мгновений из-под кровати выскочила большая крыса. Юноша, содрогнувшись от отвращения, отпрянул, и животное, нагло пошевелив усами, взобралось по свисающей простыне наверх и уселось на подушку. Хнаг поискал глазами что-нибудь, что можно было кинуть в крысу, одномоментно размышляя, ползал ли зверь по нему, пока он спал, но в тот же миг крыса уставилась на человека и, фыркнув, прыгнула за кровать, да так быстро, что Хнаг успел только заметить ее длинный, голый хвост, влажно блеснувший при свете вышедшей луны.
По телу поползли мурашки, и юноша, обнаружив, что стоит посреди комнатки почти нагой, повертел головой в поисках одежды. И «спасибо» тому, кто раздел его, Хнаг не сказал бы ни при каких обстоятельствах, даже если это сделала сама королева.
Закончив возиться с застежками, он подошел к окну и попытался открыть раму, чтобы впустить в душное помещение с затхлым, пропитанным пылью воздухом свежий ветер, но набухшее, сырое дерево намертво застыло в проеме, и Хнаг оставил тщетные попытки, почувствовав безмерную усталость. Он облокотился на подоконник и прижался лбом к стеклу, исподлобья наблюдая за звездным небом, трясущейся от дуновения ветра веткой, что висела перед глазами юноши, за портом, виднеющимся за несколькими такими же бедными тавернами. Выпрямившись, он зевнул и покосился на разобранную постель. Крыса не подавала больше никаких признаков своего существования, но выпрыгнуть вновь могла в любой момент. К тому же юношу снова передергивало от отвращения всего при одной мысли лечь на кровать. Слишком свежо было в его памяти воспоминание о недавней эпидемии в деревнях, что лежали как раз близ Лансерина. Тогда, чтобы предотвратить дальнейшее распространение страшной болезни, пришлось сжечь все дотла – дома, скот, трупы, живых людей, и до сих пор над теми землями летает воронье, а кони, оказываясь рядом с пепелищем, испуганно ржут, отказываясь идти дальше. Хнаг невольно попытался представить ярко-алые языки пламени, жадно лижущие, обсасывающие, пожирающие уже обгорелые кости крестьян и скота, и вспомнил те толпы беженцев – людей из соседних с сожженными деревнями сел и городов, что проходили через Альзак из Эдрага, посланные королем на юг. Никто не хотел оставаться в тех проклятых местах, даже ворота Пассены не открывались в тот год. Правда, тогда Хнаг был слишком мал, чтобы понимать в полной мере весь ужас, творившийся в Соважетте, и только радовался, когда Гронген остался дома. И до сих пор аукаются отголоски кошмара, а всему виной стая зверьков, к чьим лапам и хвостам пристает смерть, и юноша теперь жалел, что не свернул такой же крысе шею. Но при первой возможности он сделает это.
Под окном завыл пес, и полупьяный голос сварливо прикрикнул на него. Голос до дрожи, до боли был схож с голосом того великана, что побил Хнага, как дворового щенка, и юноша в приступе неукротимой ярости сжал костлявые кулаки, молчаливо поклявшись при следующей встрече убить его. Он опять пережил тот позор и едва не задохнулся от нахлынувшего гнева и презрения, едва не захлебнулся в накатившейся силе, благодаря которой Хнаг чувствовал, что готов идти и биться с несколькими такими исполинами сию минуту и без какого-либо оружия. Усилием воли Кьюэл подавил волну справедливого негодования и, чтобы как-нибудь справиться с приливом энергии, нервно заходил по комнате, считая шаги, но скоро сел на дощатый пол возле подоконника, чувствуя, что затылок горит огнем, и, уже более спокойный, вновь принялся размышлять о произошедшем. Будь противник равным Хнагу по происхождению, юноша и вполовину так не обозлился. Но дай Звездное Воинство, чтобы пьяница оказался моряком, который отплывет через день-два из Лансерина, а не кем похуже!
Хнаг обхватил колени руками, сон будто рукой сняло. Царила тишина, нарушаемая завыванием пса да доносящимися откуда-то снизу голосами, но закрытые дверь и окно приглушали и эти звуки, и духота напоминала Кьюэлу об отцовской библиотеке. А с воспоминанием о библиотеке пришли на ум и последние дни, что Хнаг провел в Альзаке, и ночь, когда он услышал разговор встревоженных служанок, который долго пытался понять. Женщины же наверняка знали больше Хнага о том, что происходит дома, ведь он и бывал-то в Альзаке наездами. И был разговор предвестником дурных событий – а что еще могут означать слова, подслушанные на винтовой лестнице в полночь? Народные приметы, сколько от них ни отмахивайся, всегда берут свое.
Ураган чувств в душе совсем улегся, и на смену ярости, гневу, горечи пришло какое-то странное, леденящее душу опустение, и Хнаг, поднявшись, посмотрел в окно, надеясь там что-то увидеть – а что именно, не мог понять сам, и долго наблюдал за звездами, что мерцали в черно-синем небе, такие мудрые и такие равнодушные...
5
Когда дичь как следует прожарилась, совсем уже стемнело, и теперь Элайза была видна только благодаря костру, щедро освещавшему фигурку девушки. Она деловито грызла заячью лапку, и Алан, посмотрев, как Элайза осунулась всего-то за один день, запоздало со стыдом вспомнил, что за сегодняшний день у нее во рту не было ни крошки. Он с Роем – ладно, не привыкать, а ей, дворянке, должно быть, пришлось очень тяжело.
Дожидаясь, когда Элайза закончит незамысловатую трапезу, Алан, насытившийся, растянулся на траве и устремил взгляд в темное ясное небо. Приходилось напрягаться, чтобы понять, что ночные светила не просто мерцают, а отдаляются и вновь приближаются, и юноша снова со злостью и горечью вспомнил тот день, когда Дейгер с сожалением и сочувствием проговорил, что ему никогда не стать – не Верховным, нет, ему никогда не стать выдающимся магом, и звезды соизволят Алану поведать чуть больше, чем обычному человеку, лишенному всяких магических способностей. Алан никогда не желал знать события грядущего, но его бесталанность больно била по себялюбию, а сейчас эта уже привычная досада уколола особенно заметно, когда он так остро нуждался в совете. Алан перевернулся на бок. Зато, когда он с успехом выполнит порученное ему Дейгером дело, он сможет сказать, что устроил все сам – без поддержки Звездного Воинства, и это поставит Алана выше, если не в глазах всей магической братии, то в глазах наставника.
Вовремя опомнившись и не дав тщеславным мечтам захватить его мысли, Алан покосился на Элайзу. Она уже доела и аккуратно протирала красивым платочком рот. Юноша поднялся и направился к ней для серьезного разговора. Девушка испуганно сжалась, тонко и коротко взвизгнув, и Алан вновь печально вздохнул.
– Успокойся, я тебя не обижу, – он постарался, чтобы голос его прозвучал не так грубо. – Мне поговорить с тобой надо.
– Давно мы на «ты»? – вскинула подбородок девушка, оставив старания Алана начать беседу без внимания.
– Нам больше не до пиетета, – откликнулся Алан и решил перейти к делу: – Ты скажи, почему ты убежала?
Элайза открыла было рот, чтобы огрызнуться, но вопрос явно ее смутил. Но скоро справилась с удивлением, и в синих глазах девушки заплясали лукавые искорки:
– Нет, сначала ответь ты. Что ты здесь делаешь?
Алан замолчал, раздумывая, сколько правды можно рассказать Элайзе.
– Наставник мой тяжело болен и не может путешествовать, – начал он, наконец. – Но ему нужна одна вещь, что хранится у нашей правительницы. Вот я и еду за ней – в столицу, к Сильнейшей.
– У твоей правительницы?.. – удивленно переспросила Элайза. – У Сильнейшей? Ты маг?! – вскричала она, вскакивая на ноги. – И то, что мы с Бабочкой не двигались, твоих рук дело?!
Алан коротко кивнул.
– И что это за вещь?! – продолжала выпытывать она, будто боялась, что Алан едет за чем-то опасным, яйцом дракона или еще чем-нибудь более разрушительным.
– Я не должен говорить, – вздохнул Алан. – Я и так сказал все, что только мог.
Элайза отшатнулась и жадно впилась взглядом в него, и в глазах ее читалось такое по-детски трогательное изумление, что Алан с трудом подавил смешок.
– Я не верю, что ты... такой! – воскликнула Элайза.
– Какой? – просто спросил юноша.
– Ну, маг... – пожала плечами девушка. – Мне всегда все рассказывали, что с магами иметь дело нельзя – сразу обманом душу заберут! – и она боязливо поежилась.
Алан запрокинул голову и громко, счастливо расхохотался, а Элайза, не ожидавшая такой реакции, удивленно на него покосилась, не забыв отойти на несколько шагов.
– С обычными людьми тоже дело иметь нельзя, – отсмеявшись, протянул Алан. – Ты-то будь спокойна, со мной тебя ни один торговец душами не тронет.
– Почему я должна тебе верить? – рявкнула Элайза, расправив плечи и приняв вид, достаточно грозный для человека, не знающего девушку ни секунды. Но Алана уже было не пронять сошедшимися бровями и брезгливо опустившимися уголками губ.
– Можешь не верить, – ответил он. – Но все же ответь, как ты здесь очутилась.
Элайза притихла. Становилось понятно, что она тщательно обдумывает свои слова, явно намереваясь сообщить далеко не всю правду, как и Алан. В синих глазах промелькнули гордость и печаль, и, кашлянув, она вскинула голову:
– Меня хотели выдать замуж за Юэна Ганта! – голос ее задрожал, будто от ярости, но она справилась с собой и продолжила: – Да только меня не спросили, и зря! Пусть Ганты богаче, Юэн – воробей, а я... Я – сокол! – Элайза закуталась в плащ и посмотрела куда-то поверх головы Алана, видя что-то, непонятное ему, но ненавидимое ею.
Никакой она не сокол, подумалось ему, а нашаливший котенок, сам еще не понявший, что натворил.
– Садись, – притянул Алан девушку за рукав. – И куда ты теперь пойдешь?
– Куда угодно, лишь бы от Юэна подальше! – бросила девушка, устраиваясь рядом с Аланом. – К Магдалене, например. Она замуж по любви вышла, а я чем хуже?!
– Ничем, – пожал плечами Алан.
Элайза торжествующе на него посмотрела.
– Я устроила в комнате разгром и спустила из окна в земле веревку из простыней. То-то сюрприз женишку будет, – улыбнулась она, не так, как в начале разговора, лукаво и немного ласково, а горделиво, и улыбка эта озарила лицо девушки, на миг ставшее одухотворенным. Она гордится побегом, это ясно.
– А от нас с Роем убежать хотела почему?
Всякая гордость сползла вместе с улыбкой с лица Элайзы.
– Я думала, что вы – посланники Гантов, – призналась она, – н-но...
– Но ваши Ганты не держат у себя магов, верно?
Она промолчала, бессильно уронив голову на грудь, но Алан и не нуждался в ответе.
– Иди спать, – кивком указал он на посапывающего Роя и ворочающуюся Диту.
– А ты? – вопросительно покосилась на него Элайза.
– Я сторожу.
Девушка еще немного постояла возле Алана, будто ожидала, что он еще что-нибудь добавит, а потом развернулась и легкой походкой направилась к спящим. Алан проводил ее глазами, наблюдая, как качаются в такт шагам светлые волосы, отражающие лунные блики, и ему захотелось окликнуть Элайзу, просто для того, чтобы она села рядом и еще раз заглянула в его глаза. Но он заставил себя сдержаться и придвинулся ближе к костру, готовясь бодрствовать половину ночи.
6
Серп лунный торжественно выплыл из-за облаков, походивших на перья тонкие, голубиные, и остановилась она, разглядеть надеясь хотя бы призрачные очертания женщины, что луну в руке сжимала, но тщетными оказались все попытки. Заметила наставница, что остановилась она, и, обернувшись, усмехнулась:
– Не обольщайся, Неру. Даже я ни разу ее не видела, а кому, как не мне? Это под силу только самым сильным и чистым, и не родился, видимо, маг достойный.
Зябко поежилась Неру от налетевшего порыва ледяного ветра и возразить осмелилась наставнице:
– Много я работаю, и надо мной не смейся. Знаю я, что прочесть танец Эльзы не суждено мне, но, ее помимо, много звезд на небе есть.
– И не смеюсь я, родная, хотела всего уберечь тебя от мечты тщеславной и разрушительной, дабы не возгордилась ты срока раньше. Идем же, торопиться нужно. Заждались в деревне нас.
И продолжили путь они в тишине полнейшей, и не спускала взгляд Неру с наставницы, ожидая, что согласится женщина поведать, что заставило сорваться ночью их в путь не то чтобы дальний, но затруднительный.
Сестра, Дерисса, дома осталась. Разобидевшись, дверь закрыла она за ними, дороги доброй не пожелав напоследок, и только головой покачала Эра, гнев видя второй приемной дочери своей. «Обижается пусть вволю, – воскликнула она, – волю старших уважать пока не научится, пусть и носа не кажет наружу». И одарила старшую свою воспитанницу Эра взглядом одобрительным, и на душе потеплело у Неру, и забыла она о том, что просить за Дериссу хотела. И много вопросов и просьб на языке у девушки вертелось, но помнила она, что никогда Сильнейшая не скажет больше, чем нужным сочтет, сколько ни упрашивай ее.
– Замечталась опять? – окликнул Неру голос глухой, и подобрала девушка юбки и шагу прибавила.
Шли они по-прежнему по тропинке лесной, что вела из деревни в хижину трех колдуний, и шелестели над головами их ветви могучих деревьев мудрых, заслоняя небо собой. Раздался неожиданно скрип, зазвучавший громче гораздо, перекрыв шум лесной, и обернулась испуганно Неру, и рот рукой зажала, увидев мертвеца, на ветке покачивающегося.
– К деревне, значит, подходим, – кивнула Эра.
– Снять его?.. – дрожа телом всем, Неру спросила.
Остановилась Эра и, обернувшись, капюшон скинула, и ниспали на плечи ей волосы седые.
– Зачем? – в голосе ее удивление скользнуло. – Не беспокойся о тех, из петли кто сам выбраться не может. Это конокрад был. Промышлял он, когда еще только обосновалась я здесь, зла деревням много причинил. И забота не наша, что оказался он туп настолько, что позволил повесить себя.
Вздрогнула Неру, но говорить не стала боле ничего, а лишь поспешила за женщиной, чувствуя, что распахнутые широко глаза мертвеца в спину смотрят ей.
Но вскоре огни показались, и вышли Неру и Эра к деревне. Хижины вдалеке еще стояли, но несколько человек сгрудились у тропинки и, ведьм завидев, к ним кинулись. Из людей взволнованной толпы староста вышел, помнила Неру которого еще по детству, и почтительно Эре поклонился.
– Долго вы! Мы боялись, что обманула ты нас, и не придешь.
– Я?! – зарычала Эра. – Обманула?! Думай, говоришь что, ничтожество!
Робко Неру подошла к наставнице и погладила по руке ее, успокаивая. Не хотела она, чтоб человечка этого обижали, ведь несправедливо это было – видела Неру, как напуганы эти люди.
– И где ваше это чудовище? – фыркнула Эра, взглядом обводя крестьян.
Староста указал направление им рукой и прошептал:
– Там! Оно уже здесь!
– Уверена я, опять сову вы за нечисть приняли, – плечами пожала Эра, но Неру знала, наставница так людей успокаивает. Правда будь это сова, не варила бы она зелье, что сил придает, но замедляет в пути, дабы энергию сберечь при рывке, и не поила Неру им, и сама бы не пила.
– Почто обижаешь?! – всплеснул староста руками. – Если бы это птица была, не стала бы она наших людей и скотину воровать и вешать!
– Вешать?! – тоненько взвизгнула Неру и похолодела, взгляд мертвеца вспомнив. – Так не вы конокрада вашего казнили?
– За это чудищу спасибо, – ответил мужичина. – Но корову-то мою кто с хлева стащил и вон там вздернул? – Он вновь указал туда, где нечисть поселилась.
– И сыночка моего, – глухо бросила женщина из толпы какая-то.
Эра с виду к горю чужому осталась равнодушна, но знала Неру, что в глубине души ее сочувствие к женщине появилось, только себе не позволяет наставница чувства выставлять наружу.
– По домам идите, – выкрикнула она и с места не двигалась, пока последний житель деревенский не исчез из виду. И обернулась она тогда к Неру: – Заклинания хорошо помнишь?
Неру, ожидавшая, что начнут распекать ее за неаккуратность, кивнула коротко и в струнку вытянулась, готовясь приказания выслушать. Но Эра не сказала ничего, рукой махнула и, волосы вновь под тканью скрыв, направилась к месту, что стороной обходили теперь люди.
И чем ближе они подходили, тем хуже становилось Неру, словно наблюдал за ними кто-то злой и дурной. В деревьях что-то зашуршало, и сглотнула девушка, надеясь, что это птица какая-то иль белка. Скрежещущий женский голос усмехнулся громко и противно, и вздрогнули ведьмы. Пролетело над ними тело какое-то крупное, и ухнуло сердце Неру. Эра же не сплоховала, и вызванный ею порыв ветра колючего сбил летягу, колдуний обдав дыханием неприятным. Тут снова луна из-за туч выглянула и осветила на земле бьющееся тельце. Не в силах зрелище вынести, Неру зажмурилась крепко. Уродства большего хотела она никогда не встречать. Женщина-птица нескладная подняться с земли пыталась, но ветер, Эре подчиняющийся, свободы ей не давал. Наконец, стих он, но крылья помятые не смогли расправиться, и не взлетела гарпия. Оказалась она не выше пояса женщинам, но злобно смотрела нечисть и скалила желтые, щербатые зубы.
– Долго же ты, ведьма! Думала, не придешь, испугалась и обманула! – передразнила гарпия старосту мастерски, крыльями хлопая.
– Что делаешь ты здесь, на земле людской? – рявкнула Эра голосом, от гнева и ярости срывающимся.
– Людской?! – взвизгнула гарпия. – Ошибаешься.
– Лжешь!
– Это ты солгала, когда пообещала расправиться со мной, – взлетела невысоко гарпия, расхохоталась хрипло. – Убью вас и на заборе повешу, людишкам в назидание.
– Не посмеешь! – взмахнула рукой, в кулак сжатой, Эра.
– Посмею, еще и как! – вскричала в азарте гарпия и прыгнула, дугой выгнувшись, на Неру, что рядом с ней стояла, от ужаса и отвращения окаменев.
Когти птичьи, загнутые, острые полоснули по лицу, и очнулась Неру, когда крови капли брызнули. Больно ударил ветер, отлетела гарпия, но и Неру упала. Вцепились костлявые пальцы Эры в плечо девушки, и подняла ее наставница, к корчившейся гарпии развернув.
– Давай, действуй, – прошептала Эра, и услышала Неру хрип, вырвавшийся из груди Сильнейшей. Значит, устала она уже.
Выскочила вперед Неру, прошептала слова заклятия, и земля под гарпией зашевелилась, подбросила ее, и комки и камни упали полуженщине-полуптице на грудь и голову. С тошнотой борясь, Неру колдовать продолжала, и вот грязь попала в рот и нос гарпии, и засучила она лапами своими, что на поверхности свободными остались. Закрыла глаза Неру, и увидела лицо гадины, которое землей присыпало, перекошенное от ужаса, ненависти, боли, и, даже умирая, продолжала гарпия проклятия выкрикивать. Неру ясно чувствовала, как земля забивается гарпии глубже в глотку, словно это она сама заставляла ее глотать грязь с камнями и корнями, и бросить колдовать захотелось, только бы не убивать нечисть. Но знала она прекрасно, что должна это она сделать, иначе много бед та натворит. Наконец, прохрипела что-то гарпия и затихла, и через мгновений несколько прекратилось биться сердце ее, и наваждение, что зелье, Эрой приготовленное, вызвало, спало.
Неру упала на колени, всхлипывая, а Эра подбежала сзади, подняла и прижала к себе. Неру прильнула к наставнице и зарыдала в полный голос.
– Что это было, Эра?! Зачем ты меня ее убить заставила?!
Наставница не ответила, только по голове погладила.
– Идем, – негромко позвала она, когда девушка несколько успокоилась. – Надо с жителями поговорить.
– А как же... – Неру не договорила и кивком указала на тело гарпии. И, предугадав ответ Эры, прошипела:
– Я не буду ее хоронить. – Ничто не заставило бы сейчас Неру колдовать.
Наставница окинула ее долгим, изучающим взглядом, словно видела девушку впервые, но промолчала и подошла к торчащим из-под земли ногами гарпии, склонившись. Неру отвернулась, прижала руки ко рту, борясь с подступающими к горлу судорогами дурноты. Послышались шорох и возня, девушка поняла, что Эра вручную присыпает тело землей. Но она не повернула головы и не шелохнулась, пока Эра, отряхиваясь, не подошла к ней.
– Эра... – окликнула ее Неру, и наставница, откинув капюшон, с интересом на нее покосилась. – Я не пойду обратно той же дорогой. – Эра удивленно вскинула голову, и девушка поспешно добавила: – Этот повешенный... Он смотрел на меня, смотрел и ухмылялся!
Женщина вмиг посуровела:
– Тебе должно быть стыдно мертвецов бояться, – и добавила, уже чуть ласковее: – Не переживай, Неру, гарпии не умеют заклинать – особенно мертвых. – И она подтолкнула Неру вперед. Девушка послушно зашагала, накинув на себя капюшон, скрывший изодранную щеку.
Я знаю, что ты знаешь,
Что я знаю, что ты знаешь.
И ты скрываешь то, что я скрываю,
Что ты скрываешь.
© Флёр, «Улыбки сфинксов».
Сообщение отредактировал Ветер_Перемен - Воскресенье, 18.11.2012, 17:49 |
|
|
|
|
Вниз 
