К П*****
9/8, ямб. 20.04.13
Четыре шпиля на закате,
И небо тает, посерев.
Мы повзрослели слишком рано,
Гадюку на груди пригрев.

Холодное, нагое тело,
Шипя, вилось кругом огня,
Доверчивой душой вертело,
Как колокольчиком, звеня,

Душило, пело и играло,
До самой мякоти, до дна
Пробив железное забрало
Весною на исходе льда.

Бумажно-тусклые чернила
Не алые, но вспомним вновь:
От меди кровь бывает синей -
Синее стада бурунов.

И в трех четвертых от полночи
Змея ощерит смрадный зев,
Заглядывая прямо в очи,
В зеленый и бездонный гнев.

А после поздно сомневаться,
Что благодарности не жди
От ледяной и лживой твари -
Гадюки, гретой на груди.

Вестник
анапест, 10/7. 11.06.13
Наш господин незабытый, лети
И, среди молний и мглы,
В небе над городом шумным кричи:
"Люди коварны и злы!".

Крикни ещё, что из уст палача
Мы не услышим "люблю".
Эти уста обещали суду
Бросить под нож и в тюрьму.

Наш господин непокорный, неси
Громом и светом зарниц:
"Люди невинные плачут в аду -
В чреве парижских темниц!".

Их алебардами колют и рвут,
Мучат и льдом, и огнём.
Звери глухи. А за узким окном
Мы Марсельезу поём.

Громко поём и не знаем границ.
Знаем: на площади Грев,
Пальцы озябшие кровью согрев,
Бесится праведный гнев.

Наш справедливый ночной господин.
Что королю - ей-была!
Пусть же падет тирания и мгла,
Правда стоит, как скала.