[cut=Life is alive. Глава 1. Падает снег.]

ФРГ. Мюнхен. 1 декабря 1962 года. Первый снег. Было холодно, с неба сыпались белые снежные хлопья, казалось, весь мир был укутан белой мглой как мягкой шерстяной шалью. В небе над городом гасли последние ночные звезды, темнота отступила с первыми лучами сияющего рассвета, а белый снег всё шел, и шел не переставая всю ночь. Хрустальные снежинки кружились в мерных порывах ветра и плавно ложились на бульвары, деревья и крыши домов. Замело все дома, все улицы, через несколько часов автомобили начали не спеша ездить по трассам, горели фонари, озаряя своим ласковым сиянием витрины маленьких магазинчиков. Дома и деревья бросали серые тени на тротуары. Вот уже почти век, как не было такой зимы. Такой снежной и такой чудесной… И все это было лишь для того, что бы осчастливить одну маленькую девочку, которая и не подозревает, что её ждёт... В такие моменты, она обычно спала и не подозревала о своей участи. Так как и сейчас, она бы проспала эти удивительные моменты, в корне изменившие её жизнь, если бы не Фру-Фру, их домашняя кошка, что сумела прокрасться в комнату и совершить прыжок на кровать, хозяйки. Легко оттолкнувшись лапками от светлого пола, белая кошка прыгнула прямо на спящую хозяйку. Девочка начала ворочаться и вскоре, открыла свои большие зеленые глаза и потянулась. Похоже, жительница «свободной» Германии никак не хотела просыпаться, но как только она поглядела в окно, на губах малышки появилась светлая радостная улыбка. Девочка не знала себе места от счастья. Этот день.. он был особенным. Сегодня выпал снег. Настоящий снег и счастье её будет длиться всю зиму… Немочка вдруг приободрилась и быстро встала с кровати. Девчушка схватила со стула кашемировую кофточку и распахнув дверь своей светлой комнаты бросилась бежать по коридору второго этажа их дома, на улице Бисмарка. Пробежав мимо двери отцовской спальни, шестилетняя начала быстро спускаться по лестнице. Она мчалась вниз так быстро, как могла перебирать ногами по ступеням. Девчушка уже было хотела прокричать на весь дом, но услышала, как кто-то разговаривает в гостиной. Прислушавшись к голосам, ненаглядная поняла, что разговаривают два мужчины. Первого она узнала по голосу, это был её отец –генеральный прокурор Фридрих Штальбаум и ещё один голос…который показался юной фройляйн знакомым. Малышка, спустившись с лестницы тихо, на цыпочках прошагала к стенке и прижалась к ней, что б лучше слышать диалог отца и пожилого дяденьки, которого по видимому звали Видол. Говорил он с акцентом и используя какие-то иностранные слова. Шпионаж в собственную пользу вполне мог бы оказаться удачным если бы не зачесался нос и тогда малышка громко пчихнула. Собеседники вдруг затихли и вскоре раздались спокойные мерные шаги. По звуку они приближались и вскоре просторной гостиной разделенной с прихожей и лестничной клеткой просторной аркой вышел никто иной как высокий светловолосый мужчина. Его тень нависла над девочкой и та покраснела от стыда перед обнаружившим её герром Фридрихом, приходившимся ей родным отцом. Малышка не решилась смотреть на него, но всем своим существом ощущала его упрекающий взгляд.
-Хельга Гретхен Лореляй Штальбаум, ты знаешь, какое наказание ждет Вас за подслушанные разговоры взрослых? Нет? Не знаете? –Начал «ужасный человек с улицы имени Бисмарка» смотря на свою единственную дочь. Так же, являющеюся его единственным ребенком в семье...(Так будет если конечно если Vatter и Mutter не отправятся на отдых в Португалию этим летом, не взяв своё «прелестное» дитя с собой) Девочка продолжала глядеть в пол, стараясь не слушать отцовские нотации. Нахмурив бровки, та шаркала ножкой, вспоминая, как в детстве учила её няня. Она была пожилой барышней переживший «ужасный плен этих поганых красных». Кто такие красные Хельга не понимала, вот только запомнила, что все воспитанные дети, во время когда их отчитывают, должны шаркнуть ножкой, что б показать своё истинное раскаяние в содеянном. Или всё-таки надо было шаркнуть ножкой после того как отчитают? Для того, что бы не показаться деревенщиной, девочка так и шаркала ножкой, от части стараясь заглушить гавкающий отцовский голос. Иногда в голове появлялась мысль, - Ну почему я не родилась в нормальной семье, где у моего папы был бы красивый голос, и где бы меня не шлёпали... А то живу как у коммуняг в плену.» -Просто, слово «коммуняги» в ФРГ и остальном капиталистическом мире означало плохую, неприятную и довольно таки суровую жизнь. Хельга тоже этим словом пользовалась. Вот только не понимая смысла. Услышала она его на прошлой неделе, в магазине, подслушивая разговор двух тётечек, болтавших у бакалеи. После этого, Хельга вставляла это слово в любой диалог к месту и не к месту. Некоторые смеялись над тем, говоря, что у неё отменное чувство юмора. Другие очень неодобрительно смотрели и резко просили её замолчать. Во втором случае, юная Штальбаум пыжилась как воробей, бурчала, а через несколько минут поглядев в сторону угнетателя её достопочтенной особы показывала язык и называла его (или её)… недавно выученным ей словом. Вскоре, девочка забылась в мечтах, думая о снеге, рождестве и тех самых «красных» не дававших ей покоя. Юную Хельгу волновало всего три вопроса. Первый: что ей подарят на Рождество. Второй: Как люди могут быть красными? И третий, самый важный: Язычник этот тот, кто постоянно показывает язык прохожим или продаёт языки всем желающим, готовым купить себе дополнительный орган вкуса? Но вследствие третьего вопроса появлялся четвёртый. Как приделать себе второй язык, если, всё-таки его купишь? Может, он как то сам приращивается?
-Так ты слушаешь меня? Хельга? Хельга!? –Возмутился отец, поглядев на ребенка. Что то пробурчав себе под нос, «ужасный человек» взял дочь за ухо и повел к лестнице,
-Ай-ай-ай! –Завопила та, вжимая голову в плечи, как вдруг в прихожую вошел собеседник «ужасного человека» и с язвительно сказал,
-О, герр Фридрих, у вас похоже появилось новое хобби?
На что АТЕЦ сначала не обратил внимания, но вскоре, нахмурился и с упрёком посмотрел на стоявшего за ним.
-Чего вам, Видол? Надеюсь, вы не собираетесь читать мне лекции по воспитанию. А плохие манеры, и хамское поведение строго запрещается в МОЁМ доме. –холодно возразил господин Штальбаум -И в отличие от вас, я не шастаю по постоянным командировкам, и мои дети хотя бы помнят как я выгляжу, не то что ваши. Вы даже не удосужились поздравить свою внучку с Днём Рождения в этом году.
-Да? Просто мой подарок ей заключается совсем в другом, мой милый немецкий «друг». Вы же наивно полагаете, что подарки должны представлять собой лишь вещи. Но я не за этим приехал сюда. Я хочу подарить своей внучке самый чудесный из всех подарков, который навсегда останется с ней…
Заявил Видол, который явно хотел поставить отца Хельги «на место». Или же его хорошенько проучить. Но зачем? Или всё же «почему»? Юная фройляйн услышав слова таинственного гостя, сумела выкрутиться из под отцовской «власти» и, раскинув руки, кинулась к новоиспеченному деду с радостным возгласом,
-Дедааааааа!!!!
Пред Хельгой предстал полноватый седой человек с усами и заглаженной назад пышной шевелюрой. Одет он был просто, но со вкусом, как и все представители аристократии, сбежавшие при развале Империи. На мужчине были темные вельветовые брюки, светлый свитер крупной вязки, из пряжи цвета молока. Поверх него красовался каштановый клетчатый пиджак, а на ногах… Тапки выданные герром Фридрихом.
Именно таким предстал таинственный собеседник-неизвестный родственник из далёкого, таинственного Царства-Государства, официальное название которому Чехословакия. Как он сюда попал и что тут забыл Хельге было не известно. Но понятно было, что дело было крайней важности, и было неотлагательным.
Дедок, поднял внучку на руки и тогда понёс её в гостиную. Проказница же посмотрев на Фридриха – отца, лишенного статуса домоправителя. После чего победно показала ему язык. Юная фройляйн была явно довольна собой, да настолько, что теперь отцовские слова и ремень указом ей не были, а таинственный дед стал главным стратегическим союзником, по свержению «тиранического» режима. Отец же, который теперь стал главным тираном, чувствовал себя преданным, своей же дочерью. Как бы печально это не казалось.
Всё это время на кухне копошилась барышня . Звали её Мила и она была той самой Mutter . Была она среднего роста, стройной и русоволосой, барышней. Хельга ещё не раз вспоминала её мягкие и изящные черты лица, фигуру. Плавные скулы, и большие серые глаза. Глаза, цвета дождя. Смотря в них, казалось, что погружаешься в глубокое озеро с головой и опускаясь всё ниже и ниже, вдруг поднимая голову вверх, на водную гладь, через которую пробиваются солнечные лучи и вся водная стихия, всё дно и пространство начинает серебриться. Такими были её прекрасные глаза. Волосы Милы были мягки как шелк, и немного вились. Казалось, что она никогда не постареет, что она останется такой всегда.. . Но всё же Mutter старалась чаще закручивать их в пучок, или же хвостик. Хельга не понимала этого, но вспоминала, что пахли они как то особенно, свежо, как весенний сад. Одевалась она просто, но со вкусом. Она любила яблоки, ещё она любила вставать на рано-рано, когда в окна начинает пробиваться первый свет нового дня. Сейчас она вновь стояла на кухне. Вновь готовила что-то. Хотя, сегодня день с самой первой минуты был странным. И вот, из кухни повеяло сладким ароматом блинов. Атмосфера в доме постепенно начала становиться благоприятной. Наверное всё это было только из-за Милы. …[/cut]